Ох уж это вдохновение. Никогда не знаешь на все сто процентов, когда оно появится и как долго будет длиться. Кому как не художнику это знать.  И что же тогда делать? Ответ – сидеть и ждать. Этим и занимался Эд у себя в комнате. И если бы его сейчас упрекнули в безделии он мог бы смело ответить, что ждёт вдохновения, а это, ни много, ни мало, тяжёлый труд.  И что бы нарисовать то такое, эдакое? Или кого? Наверное, у меня уже творческий кризис начался. Вот, хорощо, когда кто-то даёт тебе тему, а сам ты рисуешь уже на свой вкус. А так в свободном полёте, а ничего не придумывается. Так… лежу на кровати ещё минут пять, и встаю. Там уж чего-нибудь да придумаю.
Но вот уже прошло полчаса, а Эд всё думает и думает и не хочет вставать. Каким бы любителем искусства он не был, лень часто ему мешала. Пора бы уже покончить с ней, только лень. Но сейчас дело было не только в ней, а, возможно, даже совсем не в ней. Просто... На душе было как-то невесело, хотя повода для этого не было абсолютно никакого. Значит, стопудов чего-то у брата стряслось.  Так бывало часто – они ведь близнецы, а близнецы привыкли чувствовать друг друга. И всегда, когда одному  было грустно, это чувствовал и второй. Так сейчас и было. Эд уже привык к таким переменам настроения. Как будто, это не ты и чувства все не твои и в зеркале отражение не твое.
Ну как бы там ни было всё же я – это я. Наконец, Эд встал с кроватки и пошёл к мольберту. Придётся рисовать банальщину – портрет там или…или…. Всё – таки идеи хоть и приходят спонтанно, но приходят. Идеей было нарисовать бурю в море. То что надо, учитывая его настрой. Эдуард взял краски и начал рисовать.  Совсем незаметно в голове его пронеслась мысль, что сегодня он точно её не закончит. Что-то помешает. Или даже кто-то.
Дверь скрипнула. Конечно, что и следовало ожидать...Это было его вечное отражение в зеркале, брат-близнец, и, просто лучший друг - Всеволод. Да, они были разными,  да, иногда готовы были подраться, но они всегда понимали и поддерживали друг друга. Таким взаимоотношениям можно было позавидовать. Всеволод старался как можно тише пробираться по комнате, что у него, если честно, не совсем получалось. Но он это делал не из за своего эгоизма. Он просто не хотел мешать.
-И тебе привет не оборачиваясь сказал Эдуард, -не хочешь рассказать как дела?А, точнее, что случилось? даже не получится что-то скрыть. Всё равно узнаю.

Быстро, даже слишком быстро Всеволод убежал из гостиной. Лукьян хмыкнул – он совсем не ожидал напороться на такое недоверие, да и такой прыти от друга тоже не ожидал. Аврора мгновенно кинулась вслед за братом, коротко попрощавшись с парнем, он лишь кивнул головой в ответ. Ему надо было подумать. Надо было успокоиться. Потому что в данный момент извиняться он был совершенно не настроен: его не выслушали, ему ничуть не поверили, да еще и ушли. С его стороны было совершенно очевидно, что Сева виноват не менее Луки. Ну что бы случилось оттого, что он рассказал бы чуть позже о письмецах из Магфорда. Тем более, если он уже твердо решил никуда не уезжать, а остаться в Тибидохсе. Тяжело и недовольно вздохнув, Лука решительно вышел из гостиной, где уже затихла негодная газетенка.
В коридорах как специально было тихо – ни один младшекурсник не пролетал мимо, не визжал вдалеке. Ну да, утро как-никак, не раннее уже, но Лукьян все равно недостаточно поспал, отчего был не менее мрачен от выходки Орлова. Он возвел очи к потолку, словно спрашивая: «И это я эгоистичный?» Ответа не последовало, но парень себя твердо уверил в том, что вины его особо нет. Поэтому и не извиняться он шел, а ум другу вправлять на место. Хотя Севочке это не поможет – он был слишком правильный и принципиальный, все равно будет все делать по-своему, по своим канонам.
Почесав голову и зевнув, Лука заметил, что подошел к комнате близнецов. Вполне возможно, что в комнате кроме надувшегося и крайне недовольного Всеволода и его милейшей сестрицы, еще и их брат, Эдуард. С ним Бардиловский особой дружбы не водил, так, хорошими знакомыми они были. Орловы Луке всегда нравились – добрые, приветливые, светлые. Он постоял пару минут под дверью, негромко бормоча себе под нос возмущения, которые нельзя было ни в коем случае высказывать другу с тонкой душевной организацией, иначе проблем потом не оберешься.
Решительно распахнув дверь, он переступил через порог и приветливо махнул Эдуарду рукой. Тут же заметил, что Аврора уже покричала и собирается расплакаться – ее нижняя губа возмущенно оттопырилась и дрожала, глаза были на мокром месте, голова опущена. Лука вновь вздохнул, покачав головой, и, подойдя к девушке, приобнял ее за плечи, словно показывая, что готов ее, если понадобится, защитить.
- А ты на Аврору не смотри так, - грозно сказал Бардиловский. – Она вообще, к твоему сведению, ни о чем и не подозревала. Да, дорогая? – светлая, словно в знак согласия, шмыгнула носом.
Лукьян вновь приподнял ее также легко, как и в гостиной, решительно передвинул за свою спину, заслоняя от братьев и показывая этим, что всю ответственность он берет на себя.
- Итак, - парень скрестил руки на груди. – Предлагаю во всем по порядку разобраться. Во-первых, обижен теперь не только ты, но и я: ты даже не выслушал ничего и сразу же всему доверился. Во-вторых, сначала договорю я, - движением руки магспирант прервал желавшего что-то сказать Всеволода. – В-третьих, самое главное. То, что ты не удосужился заметить. Я и не собирался принимать приглашение, я отказался. И собирался в ближайшем времени вместе с тобой посмеяться над упорством магфордских представителей, которые после моего отказа прислали еще штук пять таких же писем, а я не менее упорно отправлял их обратно. То, что ты сбежал сразу, дурья головушка, показывает лишь твое недоверие, а никак не то, что я лгу, - Лука закончил свою речь, а Аврора чуть опасливо показалась из-за его спины, смотря на вроде бы остывающего Севу. Но кто его знает, наверняка, сейчас еще что-нибудь недовольное выдаст.

Как быстро происходят какие-то изменения в этой чудесной истории, истории жизни, что так непокорна, но зависима от различных мелких событий, меняющих её резким и неожиданным переворотом. И сейчас, когда, казалось бы, ничего такого не должно было случиться, Эдуард спокойно стоял на привычном месте около мольберта с большим акварельным листом формата А3, держа размалёванную деревянную палитру в левой руке и длинную дорогую кисть с тончайшим кончиком в правой, вырисовывая некий непонятный орнамент ярких перьев разноцветного попугая, пытающегося застенчиво скрыться от зрителя за огромной ажурной пальмовой ветвью, оплетённой какими-то чудесными нежными синеватыми цветами. Тропическая птица то и дело пыталась ускользнуть от художника, хлопая ещё незаконченными яркими крыльями, уже успевшими ожить так же, как оживают большинство картин в стенах Тибидохса.
Идиллия и тишина в сознании, полное спокойствие приходят в такой особый важный момент для художника, когда картина уже почти закончена и остаётся сделать лишь несколько решающих прикосновений кисти, чтобы этот необычный рисунок засиял, ожил отдельно от когда-то белой бумаги.
Даже странно было видеть, как в такой захламлённой, запущенной теперь комнате, рождается столь дивная тропическая птица, совсем не отличающаяся от живого объекта, а даже наоборот, превосходящая во много раз то, что родилось в зачаточном виде фантазии в голове у Эдуарда, на лице которого, несмотря на почти достигший результат, даже не было никакого признака удовольствия. Он был глубоко сосредоточен в этом отдельном маленьком мире между кистью и листом от которого ему всё же пришлось оторваться, едва только дверь открылась, впуская очередного гостя, которому сразу же представился "прелестный" вид на разбросанные на полу жалкие обрубленные огрызки карандашей, уже проживших свой короткий век, на несколько скомканных, вымазанных в краске бумагах, среди которых стоял сам король сего хаоса с маленькой кистью за ухом, решивший наконец посмотреть на вошедшего Всеволода.
Поняв по озадаченному виду своего брата, что он ничего не знает об этой истории, что так разочаровала старшего близнеца, Сева решил всё же не таить всё в себе, а сразу же рассказать ему о том, что случилось, несмотря на шумное, надоедливое окружение, которое сразу же после этого скопилось в комнате. И вот, Эдуард уже понял весь смысл этой истории, мысленно подставляя на место своего брата себя... Что же , ему было гораздо легче других понять этого, казалось бы, грубого и немного эгоистичного, упрямого родственничка, ведь он не только был ему братом-близнецом, но и самым близким другом из всех.
Обессилевший от недолгих, но весьма эмоциональных объяснений, Сева рухнул на кровать, и Эдику пришлось окончательно бросить все эти затеи с рисованием, кое-как  кинув на табурет вещи, и попытаться успокоить брата словами, поддержать его.
А потом вошла  Аврора, которая, как достойная, любящая сестра, подошла к Орлову младшему-на-десять-минут и мягко поцеловала его в чуть измазанную краской щеку, затем, юная дамочка осталась стоять на месте, с явными недобрыми чувствами, высказывая лежащему на кровати брату всё, что о нём думала.
И понеслось...шум, гам, крики, маленькая девушка уже была на пределе, её глазки заблестели в предательских слезах, а все ещё ничего не понимающий Эдик оставался молча стоять с чуть испуганным этой внезапностью видом, стараясь примирить эти рассорившиеся между собой стороны.
Снова шумно хлопнула дверь, заставив поёжиться, не привыкшего к такому шуму Орлова.
И кто бы это мог появиться в такой момент? Конечно же лучший друг Всеволода, зачинщик этой соры, имя которого Эдику было весьма тяжело порой вспомнить, даже, если Сева повторял его несколько раз в день. Именно поэтому сейчас, после долгой работы, он пытался вспомнить его, ища ответ-ассоциацию, перебирая все знакомые слова.
Кажется это как-то было связано с луком. Лук... Лука... Лукас...Лукреций... Ах да,  Лукьян!-вдруг вспомнил он мысленно про себя. И вправду, Лукьян, тот самый Лукьян, который только что приветливо мимолётно помахал неразборчивому художнику рукой, принявшись успокаивать девушку, даже не подозревая о его запутанных мыслях по поводу этого имени, от которого иногда так и хочется сказать "Ну и поназывают же!"
Видеть слёзы сестры было тяжело, и он укоризненно покачав головой посмотрел на своего брата, всё же признавшего свою глупую ошибку. Хорошо, что всё закончилось ещё более мирным образом, и его вспыльчивый братец ещё не успел наломать много дров.
- Ничего не знаю, ничего не слышу... Забыли всё, что только что произошло! А если кто-то сейчас затронет ещё раз эту тему, то я прочитаю вам доооолгую нотацию о том, как из-за кое-каких людей, я не только не успел закончить "Райского попугая", но ещё и испортил его на самом пике. - шутливо грозился Эдя, озабоченно посматривая на ту самую неровную черту, которой он перечеркнул толстый клюв птицы. И хотя на лице его сияла доброжелательная улыбка, но в мыслях он волновался по этому поводу, пытаясь помирать всех.
- Скажу только одно... Балбес ты, Сева, взял и сестру обидел. Ну чего смотришь на меня теперь, будто бы приведение увидел.  Я буду зол и страшно обижен на вас, если сейчас же мы все не пойдём и не выпьем по чашечке чая в честь мира между всеми  нами - шутливо проговорил Эдик, скрестив руки.

Отредактировано Эдуард Орлов (2014-03-24 12:08:13)